«Люди это или не люди? Что в них человеческого? Одних режут прямо на улицах, другие сидят по домам и покорно ждут своей очереди. И каждый думает: кого угодно, только не меня. Хладнокровное зверство тех, кто режет, и хладнокровная покорность тех, кого режут. Хладнокровие, вот что самое страшное. Десять человек стоят, замерев от ужаса, и покорно ждут, а один подходит, выбирает жертву и хладнокровно режет ее. Души этих людей полны нечистот, и каждый час покорного ожидания загрязняет их все больше и больше. Вот сейчас в этих затаившихся домах невидимо рождаются подлецы, доносчики, убийцы; тысячи людей, пораженных страхом на всю жизнь, будут беспощадно учить страху своих детей и детей своих детей».
Земные историки будущего, имея возможность межгалактических перелётов, внедряются в человеческие общества далёких планет, когда те переживают ранние стадии развития, давно пройденные на Земле. С таким допущением фантасты Аркадий и Борис Стругацкие описывают государство Арканар на планете с гуманоидной цивилизацией, где молодой сотрудник Института экспериментальной истории Антон действует под именем дворянина дона Руматы. Историческое время в Арканаре соответствует эпохе Средневековья. Перед учёным, вынужденным принимать существующие общественные устои и правила поведения, чтобы вести многолетние практические исследования, встают всё более острые этические проблемы.
«Он… вдруг поймал себя на мысли о том, что оскорбительные словечки и небрежные жесты получаются у него рефлекторно, что он уже не играет высокородного хама, а в значительной степени стал им. Он представил себя таким на Земле, и ему стало мерзко и стыдно. Почему? Что со мной произошло? Куда исчезло воспитанное и взлелеянное с детства уважение и доверие к себе подобным, к человеку, к замечательному существу, называемому „человек“? А ведь мне уже ничто не поможет, подумал он с ужасом. Ведь я же их по-настоящему ненавижу и презираю… Не жалею, нет — ненавижу и презираю. Я могу сколько угодно оправдывать тупость и зверство этого парня, мимо которого я сейчас проскочил, социальные условия, жуткое воспитание, все, что угодно, но я теперь отчетливо вижу, что это мой враг, враг всего, что я люблю, враг моих друзей, враг того, что я считаю самым святым. И ненавижу я его не теоретически, не как „типичного представителя“, а его самого, его как личность. Ненавижу его слюнявую морду, вонь его немытого тела, его слепую веру, его злобу ко всему, что выходит за пределы половых отправлений и выпивки. …Я пришел сюда любить людей, помочь им разогнуться, увидеть небо. Нет, я плохой разведчик, подумал он с раскаянием. Я никуда не годный историк… Разве бог имеет право на какое-нибудь чувство, кроме жалости?»
Повесть Стругацких, написанная в начале 1960-х годов, притягательна, конечно, не столько мечтой о прекрасном будущем человечества с его высоконравственными, мужественными героями, не столько картинами средневекового социума, сколько присущим писателям большим талантом говорить в своей фантастике с читателем о нём самом, о его времени, о смысле происходящих вокруг процессов и отношении к ним. Это всегда разговор о самом современном, актуальном, насущном. Спустя полвека после выхода произведения в свет, кстати, трудно сказать, приблизилось наше общество в действительности к прекрасному далёко либо, наоборот, стало несколько ближе к средневековью Арканара.
«Отныне простолюдин должен держать язык за зубами, если не хочет вывешивать его на виселице! — Он захохотал, потому что сказано было отменно — в лучших традициях серых казарм… Язык простолюдина должен знать свое место. Бог дал простолюдину язык вовсе не для разглагольствований, а для лизания сапог своего господина, каковой господин положен простолюдину от века…»
Дон Румата — Антон должен мириться с гнусностью, жестокостью, глумлением над справедливостью, исходя из объективного уровня развития данного конкретного общества, так как явное вмешательство в естественный ход событий нарушает научные принципы. Описание государства Арканар и его социальной базы — это беспощадный приговор, вынесенный Стругацкими диктатурам всех времён и народов, как омерзительным системам, уничтожающим человеческое в любом человеке. Антон не может не поддаться стремлению помочь отдельным представителям науки и культуры, когда им начинает грозить гибель, рискует своей карьерой учёного. Когда же утвердившаяся диктатура приступает к массовому преследованию несогласных и сомневающихся, к «закручиванию гаек», то выдержка вовсе оставляет его.
«Двести тысяч человек! Было в них что-то общее для пришельца с Земли… Они были пассивны, жадны и невероятно, фантастически эгоистичны. Психологически почти все они были рабами — рабами веры, рабами себе подобных, рабами страстишек, рабами корыстолюбия. И если волею судеб кто-нибудь из них рождался или становился господином, он не знал, что делать со своей свободой. Он снова торопился стать рабом — рабом богатства, рабом противоестественных излишеств, рабом распутных друзей, рабом своих рабов. Огромное большинство из них ни в чем не было виновато. Они были слишком пассивны и слишком невежественны. Рабство их зиждилось на пассивности и невежестве, а пассивность и невежество вновь и вновь порождали рабство… Все, что хоть ненамного поднимается над средним серым уровнем, оказывается под угрозой… Если ты умен, образован, сомневаешься, говоришь непривычное — просто не пьешь вина наконец! — ты под угрозой. Любой лавочник вправе затравить тебя хоть насмерть. Сотни и тысячи людей объявлены вне закона».
Стругацкие не были бы Стругацкими, если бы они не верили в прогресс — опять же не столько технический, сколько духовный. Если бы не вселяли надежду в читателя, что сумрак рано или поздно развеется. Что не бывают бессмысленными смелые и отчаянные, героические поступки, не бывает бессмысленным самопожертвование. Тяга к правде, сколько бы её ни душили, рано или поздно разрушит любое государство, если оно потеряло способность к самокритике, ежесекундно порождает лицемеров и подонков, развивает в гражданах потребительство и ксенофобию.
Рано или поздно происходит появление «людей мысли и знания, людей, им уже неподконтрольных, людей с совершенно иной психологией, с совершенно иными потребностями, а эти люди не могут существовать и тем более функционировать в прежней атмосфере низкого корыстолюбия, кухонных интересов, тупого самодовольства и сугубо плотских потребностей. Им нужна новая атмосфера — атмосфера всеобщего и всеобъемлющего познания, пронизанная творческим напряжением, им нужны писатели, художники, композиторы, и серые люди, стоящие у власти, вынуждены идти и на эту уступку. Тот, кто упрямится, будет сметен более хитрыми соперниками в борьбе за власть, но тот, кто делает эту уступку, неизбежно и парадоксально, против своей воли роет тем самым себе могилу.
Ибо смертелен для невежественных эгоистов и фанатиков рост культуры народа во всем диапазоне — от естественнонаучных исследований до способности восхищаться большой музыкой… А затем приходит эпоха гигантских социальных потрясений, сопровождающихся невиданным ранее развитием науки и связанным с этим широчайшим процессом интеллектуализации общества, эпоха, когда серость дает последние бои, по жестокости возвращающие человечество к средневековью, в этих боях терпит поражение и исчезает как реальная сила навсегда».
Игорь Олин
Источник: