Что меня больше всего пугает в либеральной психологии и либеральных реформах – это их фундаментальная, метафизическая бессмысленность. Давно уже принято считать в либеральной среде, что эти реформы – самоцель, что никакой иной цели, кроме самих себя, у них нет. И что всякие потребительские «ништяки», которыми заманивали вначале[1] – были не более, чем наживкой на крючке рыбака[2]. Получается зловещая, как взбесившийся робот, замкнутая тавтология: «либеральная демократия должна быть, потому что она должна быть».
Она не совершенствует человека[3], и не облегчает ему жизнь[4] (при всём диалектическом противоречии одного с другим).
Проще говоря, человек дичает и беднеет одновременно – но выйти из этого штопора ему запрещают либерально-рыночные фундаменталисты. Это общая тенденция, но особенно заметна она на просторах пост-советизма, где противоречия острее и сильнее.
Когда-то – уже никто, кроме меня, не помнит – ставилась ими цель «повысить жизненный уровень трудящихся». Вначале из этой формулы выпали «трудящиеся», потом само представление о том, что такое «повысить». Потом и «уровень жизни»: какой может быть общий «уровень жизни» сегодня? Здесь он у каждого свой: один во дворце, другой в коттедже, третьему не на что купить комнату в коммуналке… Средняя величина от этих трёх уровней ничего не даёт. Она бессмысленна, как измерение яркости в сантиметрах…
Так и остались от формулы реформ одни кавычки: «_».
Труд обессмыслился, как у героев романов Достоевского[5]. «Уровень жизни» обессмыслился – все слишком далеко разошлись по нему друг от друга. Понятие «повысить» обессмыслилось тоже: чтобы «повышать», нужно сперва понять, где «верх», а где «низ».
Это аллюзии и паллиативы религиозной психологии – сверху Бог, на небе, внизу дьявол. У социал-дарвинистов космос равен во все стороны в «дурной бесконечности». Нет ни верха, ни низа, ни совершенствования, ни порчи, а есть одно приспособление, в каждых условиях – своё, им соответствующее.
Между тем реформы, состоящие из одних кавычек, упоённо продолжаются. И уже невооружённым взглядом видно, во что они превратились: в борьбу зоологических особей за существование в рамках дикой природы!
Люди выживают в борьбе без правил, их коллективы – партии, организации, страны – тоже ведут такую же зоологическую борьбу за выживание и доминирование без правил. Давно уже понятие о воре свелось к пойманности: «не пойман, не вор». Нет в этом обществе греха воровать (или убивать) – а есть «грех» попадаться. Причём кому? Более сильным ворам, которым ты «не по чину» дорогу перешёл…
На наших глазах формируется общество, в котором человеческому не за что зацепиться: верха нет и низкого, низменного нет, ничего общего между людьми не сыщешь, и труд – удел рабов, неудачников, проклятие.
На повестке дня (я не шучу!) – письменность[6], членораздельная речь[7] и прямохождение. Ещё несколько десятилетий таких «реформ» — и они исчезнут, как ноги у саккулины[8] или корни у заразихи[9]. Были – и сплыли!
Когда я, как социопатолог, говорю о деградации человека – меня почему-то все воспринимают в фигуральном, переносном смысле. Мол, аллегория такая, носящая политический характер… А я-то, несчастный, вижу процесс[10] и говорю о нём в самом прямом смысле слова!
Если дарвиновской эволюции никто и нигде не зафиксировал в опыте, то случаи дегенерации живых организмов (деволюции) – сотни и тысячи зафиксированных наукой. Учёные сомневаются, может ли мутант стать сложнее и совершеннее своего прообраза; но нет никаких сомнений, что мутант запросто может стать проще и примитивнее первоисточника!
+++
Либеральный миропроект вопиюще бессмысленный. Он содержит в себе классическое для бегства от проблем сочетание:
— жажда облегчения
— и фундаментальное отчаяние.
Как человек, долго изучающий социопатии, могу сказать, что это именно и есть психология бегства от проблем.
Человек не может одолеть проблемы, он просто убегает от неё, выбрасывает из головы, прячется от неё. С одной стороны, это даёт ему облегчение: подросток убежал от банды подростков, спрятался – и его в данный момент не бьют…
Но ведь банда никуда не делась, проблема не решена бегством! Потому текущее облегчение сочетается с чувством глубокого отчаяния, в котором смешаны страх, презрение к себе, непонимание: как дальше жить? И что делать?
Бегство от проблемы не является решением проблемы. Хотя иногда оно таковым кажется. Либеральные реформы не решили по существу ни одной из проблем советского общества 80-х, они лишь капитулировали перед ними или загнали внутрь, «замели под коврик». Если считать проблемой массовое пьянство или нехватку колбасы – то ведь и пить меньше не стали и колбасы (мяса) больше кушать отнюдь не стали. И квартиры не стали доступнее – чем во времена когда по ним (тогда бесплатным) томились в очередях! И проблема враждебности Запада стала только ещё острее: капитулировав, мы не сняли вражды с ним, а лишь рубежи свои ближе к столице сместили…
А помните «поражавшую воображение» проблему советской коррупции, «громкие» дела – которые сегодня кажутся проделками невинных младенцев? Коррупцию и приписки в Узбекистане ликвидировали рыночные реформы? Вы серьёзно?!
Или вот «проблема технического отставания», отчасти выдуманная, отчасти реальная: ею мучились вторые в мире, явно стремясь стать во всём первыми. Но мучиться ею двадцать вторым уже смешно: куда уж там 22-му бегуну завидовать лаврам чемпиона, если он приходит к финишу не вторым в общем зачёте, а предпоследним?
Именно в «перестройку» (или раньше?) заложена гибельная традиция БЕГСТВА ОТ ПРОБЛЕМ вместо их решения. Победить в Афганистане не можем столько лет? Так лучше мы оттуда убежим, капитулируем – и как бы нет проблемы! А потом и везде так: чуть запахло жареным, сразу бежать. Даже не попытавшись принять вызов, что-то противопоставить проблеме…
И Ленинград, и Сталинград сдались бы на второй день осады, если бы там действовали люди с мышлением Горбачёва. Обратите внимание – никто не говорит, что проблема нереальна, дутая, выдуманная! Она есть – что с мясом, что с квартирами, что с Афганистаном, что с коррупцией, что с соревнованием за первенство в мире. Она реальна и тяжела: иначе она не была бы проблемой. Ведь если существуют отработанные технологии решения проблемы, то это не проблема, это текучка.
Но главное, что мы имеем уже 30 лет – бегство от проблемы вместо любых попыток как-то разобраться с ней, решить её по-настоящему.
Разве что Крым – какое-то чудесное исключение из мрачной «стратегии» драпа, настолько резвого, что даже противник не всегда догнать бегущих успевает. А Донбасс – уже нет. Как сломанная музыкальная шкатулка, страна выдала вдруг одну ноту (Крым) – и уже на второй смолкла. Что-то в сломанном механизме остаточно сработало – и шабаш…
В рамках постоянного бегства от любых проблем мы постоянно хотим «не напрягаться», хотим облегчения, какое испытывает ребёнок, спрятавшись от монстра под одеяло: я его не вижу, значит, и он меня не видит! Но рядом с этой радиоактивной добычей психологического облегчения постоянно находится и другой компонент: ужас, отчаяние.
+++
БУДЕМ ПОНИМАТЬ!
Бегство от проблем – не является их решением (хотя временно может таким казаться). Проблемы, от которых бегут – не исчезают, а наоборот, накапливаются и отягощаются.
Основной конфликт заложен в противоречии текущего, сиюминутного бытового удобства человека-особи и фундаментальными долговременными потребностями строительства цивилизации.
Перед нами ключевая проблема мотивации массового (типового) человека: расчётный (предполагаемый) потенциал его поступка. На что человек рассчитывает по итогам своих действий: на века, на годы, на месяцы, на дни, его эффект, или эффект его кончается вместе с ним самим, ничего после себя не оставляя?
Либерализм волочит человечество именно к такой роли пустоцвета, когда за комфортом текущего поколения нет ни возможностей для будущего, ни самого будущего, ни даже тех, кто представлял бы из себя будущие поколения (рождаемость у либералов стремится к нолю).
Это понимают все умные люди. Например, великий писатель США Р. Брэдбери цитировал
«…великого Тойнби, блестящего историка, который сказал: любая общность, любая раса, любая цивилизация, которая не стремится поймать будущее и повлиять на него, обречена превратиться в прах, остаться в прошлом».
Как вспоминал Брэдбери:
— «…в шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы, — когда человечество потеряло веру в себя. Я воочию видел это неверие: у меня на глазах разум утратил разумное стремление к выживанию; от этого мною овладела тревога, потом апатия, потом злость. Везде и всюду, в том, что я видел и слышал, сквозило сомнение. Везде и всюду маячил крах. В профессии — безысходность, в размышлениях — тоска, в политике — цинизм. А если не скука и не цинизм, то воинствующий скепсис и ростки нигилизма… Куда ни кинь — просвета не было. Экономика пришла в упадок. Земля превратилась в помойку. Главным настроением стала меланхолия. Невозможность перемен стала популярной идеей. Девизом стал конец света… Все потеряло смысл…
На горизонте появились не только четыре всадника Апокалипсиса, готовые обрушиться на наши города; с ними был пятый всадник, пострашнее прочих: отчаяние, кутаясь в темный саван краха, созывало прошлые беды, нынешние поражения, будущее малодушие. Под градом черных плевел, без единого светлого зерна, какую жатву готовил человечеству пресловутый двадцатый век?.. Луну предали забвению, забытыми оказались и красные пески Марса, и гигантский глаз Юпитера, и фантастические кольца Сатурна. Мы не ждали утешения. Мы рыдали над могилой ребенка, и этим ребенком были мы сами».
А вот что пишет в собственной автобиографии Стивен Кинг:
— Мысль, что творчество и дрянь, меняющая сознание, ходят парами, — это один из величайших мифов поп-интеллигенции нашего времени. Четыре писателя двадцатого столетия, на чьей ответственности это по большей части лежит, — Хемингуэй, Фицджеральд, Шервуд Андерсон и поэт Дилан Томас. Это они создали наше представление об экзистенциальной англоязычной пустыне, где люди отрезаны друг от друга и живут в атмосфере эмоционального удушья и отчаяния…
О чём они все говорят? Да ведь очевидно: о том, как либерализм делает из человека-творца организм-паразит, не понимая (или в расслабленном своём состоянии не желая понимать), что все сверхвозможности человечества – связаны с его сверхусилиями.
Не бывает какого-то отдельного развития – вне развивающих и развивающихся людей. Либерализм же выводит развитие систем и человека за скобки, полагая это профессиональной деятельностью «специально назначенных ответственных лиц», а человеку предлагая путь бегства от усилий и тягот: сокращение «напряга» ценой сокращения своих возможностей.
За этим следует отказ поддерживать сложные системы, а потом и простейших. Это падение до конца – до обезьян. Нас приглашают в мир, сложенный из двух частей:
Животные инстинкты + имитация сложной деятельности.
Именно имитация, симуляция – с целью поскорее «отвязаться от скучного» и получить зоологическую «вкусняшку» за трюк дрессированной зверушки. Сложная деятельность не воспроизводится в её первоначальном смысле (например, как реальное научное исследование), а симулируется (например, как типовая диссертация). Хуже того: стремясь монополизировать источники «ништяков», имитаторы оттесняют вымирающих «реалов» от кормушки в рамках конкуренции.
Всюду начинает господствовать, опираясь на растленные толпы, антигосударственный элемент, известный нам более под именем «асоциальный».
[1] МВФ: уровень жизни среднего класса в США упал до показателей 30-летней давности. Данные отчета МВФ уже в 2016 году подтвердили ранее опубликованные материалы CNN относительно падения уровня жизни среднего класса в США. Каждый седьмой американец живет за чертой бедности, а лишь 40% наименее обеспеченных граждан имеют работу. Если данная тенденция сохранится, это лишь увеличит процент бедного населения и разрыв между различными классами в стране. «Все те достижения в борьбе с бедностью, которые удалось достигнуть в 90-х годах, постепенно развеялись», – делают вывод эксперты организации.
Источник: