Памяти Василия Кондратьева
Поначалу эпиграф, а позже пролегомена А.Н. Егунова к поэме.
«Около Петергофа среди леса имеется сад …прекрасное пространство; зигзагообразные речушки, устремляющиеся вниз по покрытым мхом камням каскады воды, стилизованные под древность мосты, храмы, руины и хижины — поразительны. В одной из их я нашел коллекцию гравюр с сюжетами из “Слащавого путешествия” Стерна».
Британский путник А. Свинтон (A. Swinton)
«Снутри себя он, пораженный, вдруг застает ненамеренное наличие и тех начал, которые он склонен был бы считать внележащими. Их разрушительное действие на потрясенную психику (психика — системное свойство высокоорганизованной материи, заключающееся в активном отражении субъектом объективного мира и саморегуляции на этой основе своего поведения и деятельности) дает осколки чувствований и руины мыслях, что соответствует и увенчанному неверными руинами и нарочно незавершенными скульптурами парковому пейзажу города-дворца».
1.
Ниже, перечитывая «Беспредметную молодость», я желаю указать на присутствие в тексте поэмы описаний путешествий (полностью слащавых), в том числе морских, из Петербурга и Кронштадта в Петергоф; также исчезнувших петергофских реалий, доказывающих тесное и близкое знакомство с крайними создателя романа «По ту сторону Тулы» А.Н. Егунова в период с 1903 по 1918 год.
Так как заинтересовывают нас происшествия биографически-географического нрава, начнем с того, что выделим из текста Егунова в «Беспредметной молодости» обеих редакций [1] лишь те строки, которые очевидно относятся к упомянутым путешествиям. При этом читать их будем максимально пристально, пословно, так сказать, рассматривая осколки чувствований и руины мыслях.
Читать в том порядке, который дан в самой поэме, а позже разберемся — хронологический ли он. Начнем с начала:
Трос, дымок и уголь —
мост пахнет детством.
Почтенные зрители,
вы это зрите ли?
Нечеловеческой давкою
людей и вещей
грезить еще не отучен,
с горба над Зимней канавкою
смотрю плывущие тучи,
как совсем ничей
Трос, дымок, уголь и пахнущий детством мост — это изображение (в духе Тернера) пассажирского пароходика меж набережными Эрмитажа и Летнего сада [2], при этом относящееся ко времени до 1917 года (нечеловеческой давкою людей и вещей грезить еще не отучен). Предшественники таковых пароходиков уходили с городских пристаней Санкт-Петербурга, в том числе на Петергоф и Кронштадт, уже начиная с 1815 года. А в 1817 году английским бизнесменом Чарльзом Бердом было открыто постоянное пассажирско-товарное пароходное сообщение меж Кронштадтом и Санкт-Петербургом, также меж столицею и Петергофом, не прекращающееся с того времени по наши деньки, за вычетом военных лет и того происшествия, что пароходы на угле сменились «Метеоритами».
Как понятно, отец Егунова [3] в чине ротмистра в 1903 году получил предназначение в Морское интендантское ведомство в Кронштадт, куда и переехал для проживания с семьей — сообщение острова Котлин с городом было морским, исключая зимние месяцы, когда существовал и санный путь. В летние же деньки вся акватория Невской губки, она же Маркизова лужа, преобразовывалась в северное подобие прибрежных лагун Средиземноморья. На пароходиках и остальных судах дачники и просто отдыхающие, в том числе значительное количество семей морских офицеров, разъезжались по побережью Финского залива, в том числе и с городских набережных Санкт-Петербурга, и от причальных стен Кронштадта. Особенной популярностью воспользовалась южная часть этого побережья, от Стрельны до Ораниенбаума и дальше до Лебяжьего и Большенный Ижоры.
Сам Егунов вспоминает о этих путешествиях от имени собственного героя в «По ту сторону Тулы» так: «Много лет тому вспять по этому морю переправлялся я из Кронштадта не то в Ораниенбаум, не то сюда (в Петергоф. — И.Х.). Была непогодь, и волны захлестывали пакетик, где таилась желанная плитка шоколада с орешками. Но он, как оказывается, не весьма пострадал от финской воды. Тогда все мне чудилось огромным: и скульптуры, и фонтаны, и плитка шоколада, и даже моя собственная тупость. Сверстники, даже девченки, были, непременно, умнее меня, и я мучился». Нужно считать, что подобные прогулки сыграли в детстве Егунова большую роль: ведь его семья жила в Кронштадте с 1903-го до по наименьшей мере 1905 года — времени его поступления в Тенишевское училище.
Фото 1. Кронштадт. 1904. Небольшой Андрюша Егунов с родителями, слева с ними посиживает брат отца, Леонид Андреевич Егунов
Фото 2. Лебяжье. 1908. Андрей и Александр Егуновы с родителями
Другими словами Егунову в этот период было от 8 до 10 лет — возраст, когда подобные путешествия не могли не бросить глубочайших о для себя воспоминаний. Мы знаем также по уцелевшим фотографиям из архива А.Н. Егунова (разлюбезно предоставленным для данной нам публикации Кристиной Константиновой) о его пребывании в уже упомянутом выше Лебяжьем, где семья снимала дачу в летнюю пору, к примеру, 1908 года (см. фото 2). В силу тривиальных географических обстоятельств переезд туда из Кронштадта либо Петербурга полностью мог включать в себя морское путешествие в Петергоф либо Ораниенбаум.
К началу ХХ века морские путешествия из Санкт-Петербурга в Петергоф и Кронштадт составляли неотъемлемую часть летнего досуга городских жителей и постоянно воспользовались особенной популярностью в среде образованного, вроде бы мы произнесли на данный момент, среднего класса, к которой, непременно, принадлежал Егунов, с 1913 года — студент Санкт-Петербургского института. И младший брат самого Егунова — Александр (тоже писавший — под «говорящим» псевдонимом А. Котлин), и отец — Николай Егунов, занимавший должности по снабжению подразделений Морского министерства в Финском заливе, непременно, совершали такие поездки огромное количество раз, и, естественно, совершал их и сам А.Н. Егунов.
Любопытно, что опосля событий 1917–1921 годов, с окончанием Штатской войны, поездки морем в Петергоф из Петрограда-Ленинграда практически сходу возродились; не в прежних масштабах, естественно, и не по прежним маршрутам — но даже и в среде, близкой Егунову, в конце 1920-х годов они уже не являлись кое-чем исключительным. Известна, к примеру, поездка в летнюю пору 1929 года развеселой компании в составе Даниила Хармса, Александра Введенского, Клементия Минца и Юрия Владимирова на яхте крайнего из ленинградского Яхт-клуба в Петергоф [4].
Вернемся, но, вновь к «Беспредметной молодости», последующие несколько строк которой и есть, как я надеюсь показать, описание 1-го из таковых путешествий из Петербурга в Петергоф по морю сначала 10-х годов ХХ века, уже с ролью героя поэмы (либо самого Егунова).
Практически в Италии,
на зеркале лагун,
он размышляет о недостатке:
волей судеб он россиянин,
хотя желал бы быть драгун.
……………………………………….
Пока что тихо: пристань, лодочка,
Даже графинчик и селедочка
Практически итальянская, как мы уже уяснили, здесь лагуна Финского залива — Маркизова лужа, в летнюю пору и тихая, и с морскими птицами и лебедями на просвете: полностью для себя Северная Венеция либо озеро Гарда. Молодой герой Егунова (либо он сам) грезит быть драгуном. И ниже мы усвоим, почему конкретно драгуном, а не гусаром, к примеру, что кажется наиболее пригодным для {романтических}, юношеских желаний, о которых, разумеется, речь идет.
Две крайние из цитируемых выше строк — описание причала с буфетом либо морского вокзала. Даже и в наши времена в Рф они всюду так и смотрятся, а тогда они были обязательной принадлежностью морских путешествий. Отлично понятно, что морской вокзал в Петергофе был, а на грани ХIХ–ХХ веков даже процветал. Находился он в устье Петергофского ручья, у места первой посадки на данной нам части побережья Петра Первого; у места, где, фактически, и зародился Петергоф — в Купеческой гавани с пристанью. Рядом с двуэтажным вокзалом с продажей алкогольных напитков и товаров (те самые «графинчик и селедочка») и гостиницей на 12 номеров находился также двуэтажный с башней кофейный дом, получивший заглавие «Бель-Вю» [5].
Петергофская Купеческая гавань. Гравюра К. Брожа. Воспроизводится по цитируемой книжке В.А. Гущина
Постоянное пассажирское пароходное сообщение меж Петергофом и Петербургом процветало всю вторую половину ХIХ века и лишь с началом новейшего века пошло на спад. К 1905 году оно было прекращено за малодоходностью, но пристань продолжила свою работу в составе Яхтенного порта Невского яхт-клуба до самого конца империи. Продолжились, пусть и на нерегулярной базе, морские поездки городских жителей в Петергоф. К огорчению, уже в 1-ые годы русской власти строения Купеческой гавани и Невского яхт-клуба стали сносить, они получили повреждения также в 1921 году, во время событий Кронштадтского бунта, а наводнением 1924 года были стопроцентно уничтожены [6]. Нужно сказать, что сохранившиеся судоходные сооружения в бухте гавани продолжают употребляться и сейчас для нужд Петергофского водно-моторного клуба.
Конкретно на морской вокзал Купеческой гавани прямо до открытия Петергофской стальной дороги и даже длительно опосля, хотя и в наименьшем числе, и прибывали отдыхающие и путешествующие в Петергоф со всех концов городка и мира. Довольно сказать, что в 1858 году сюда приплывал на пароходе во время собственного посещения Петергофа Александр Дюма-отец, а позднее, в 1867 году, практически по следам крайнего — и Льюис Кэрролл.
Как раз Льюису Кэрроллу принадлежит описание прибытия на Купеческую пристань Петергофа и путешествия на извозчике вдоль той красочной равнины Петергофского ручья, которая прямо до Первой мировой войны вела всех прибывающих в гавань с одной стороны в парк Марли и далее, в Нижний парк, а с иной — в расположенный выше по течению ручья Британский и Луговой парки с теми «неверными руинами и нарочно незавершенными скульптурами», о которых и речь идет в эпиграфе и пролегомене. Вот что пишет о этом Н. Демурова в собственной биографии Льюиса Кэрролла [7]:
«Они направились в Петергоф на пароходе по Финскому заливу. Чарльза (т.е. Льюиса Кэрролла, чье истинное имя, как понятно, Чарльз Лютвидж Доджсон. — И.Х.) все поражало, и он кропотливо фиксировал все подробности, связанные с данной нам поездкой. “Вода в заливе пресная, — записывает он в конце денька, — приливов и отливов не бывает; 1-ое типично для всего Балтийского моря, 2-ое — для большей его части. Мы пересекли залив там, где от берега до берега миль 15, море тут мелкое, в почти всех местах не наиболее 6–8 футов глубины; каждую зиму оно стопроцентно леденеет, при этом лед добивается 2 футов толщины, и когда сверху его покрывает снег, появляется надежный наст, который часто употребляют для санного пути, — но большущее расстояние, где нет ни пищи, ни убежища, представляет огромную опасность для плохо одетого пешехода. Мистер Мерилиз [8] сказал нам о собственном друге, который, пересекая залив прошлой в зимнюю пору, лицезрел на собственном пути тела 8 замерзших людей… Во время плавания нам отлично был виден сберегал Финляндии и Кронштадт”».
В Петергофе они сели в поджидавший их экипаж и, «выходя из него временами там, где нереально было проехать, осмотрели парки 2-ух императорских дворцов (Нижний парк Огромного дворца и Британский парк Новейшего Петергофского, также Свою дачу и Сергиевку. — И.Х.), включая огромное количество малеханьких павильонов, отлично обустроенных и убранных с огромным вкусом, не стесняясь с затратами». Вечерком Чарльз записывает в дневнике:
«Многообразием красот и совершенством в сочетании природы и искусства эти парки, по-моему, превосходят Сан-Суси. В любом уголке в конце дорожки либо аллейки, который можно бы украсить статуей, мы постоянно находили бронзовые либо беломраморные скульптуры; крайние установлены в круглых нишах с голубыми задниками, отлично выделяясь на этом фоне. Тут мы любовались гладкой пеленой водопада, ниспадающего с широких каменных ступеней; здесь — длинноватой аллейкой, сбегающей под сводом вьющихся растений вниз по лестницам и склонам; там — большим камнем, обтесанным в форме огромной головы с лицом и очами, таинственными, как у смиренного сфинкса, так что чудилось, как будто некий Титан пробует освободиться из-под бремени легшей на его плечи земли; а далее — фонтаном, до того умело устроенным из трубок, поставленных кругами, что по мере приближения к центру вода в любом из их взмывает все выше, образуя цельную пирамиду из сверкающих струй; а ниже — мелькающей в лесной просеке поляной, испещренной красными геранями, напоминающими гигантскую ветку коралла; идущими там и сям в различные стороны аллейками, иногда по три-четыре попорядку, а иногда расходящимися звездой и убегающими так далековато вдаль, что глазу уже за ними не уследить».
Сначала ХХ века весь этот пейзаж находился еще в неприкосновенности, оставаясь таким без особенных конфигураций прямо до начала 2-ой мировой, кроме того, что бессчетные парковые статуи Британского парка и Сергиевки практически пропали уже к середине 20-х годов. Каменная Голова и сейчас отлично известна в Сергиевке к западу от Петергофского ручья, известный по описанию фонтан «Пирамида» находится от него к востоку в Нижнем парке, на границе с Александрией, а вот «гладкая пелена водопада, ниспадающего с широких каменных ступеней» и картина «длинноватой аллейки, сбегающей под сводом вьющихся растений вниз по лестницам и склонам» не много что молвят нынешним гостям петергофских парков. Но вот что, к примеру, пишет М.М. Измайлов в юбилейном путеводителе по Петергофу 1909 года (выпущенном к 200-летию Петергофа) о так именуемом Нижнем Британском парке, конкретно прилегавшем сначала ХХ века к местности Купеческой гавани с пристанью:
«Остальным истоком воды Британского пруда служит находящийся у его северного конца шлюз, по уступам которого вода низвергается с большенный высоты в овраг, по дну которого бежит речка. Речка эта, в нескольких местах тоже шлюзованная, проходит под так именуемым Овражным мостом и дальше образует прекрасное озеро… Весь овраг Британского парка с его бессчетными водоскатами, мостиками, зигзагообразными дорожками, взбегающими на возвышенности его боков, есть одно из наикрасивейших мест Петергофа. Минуя основной водоскат, Британский пруд углубляется дальше в парк. Вдоль восточного берега его тянется густая зигзагообразная аллейка, переходящая рядом белоснежных мостиков бессчетные заливчики пруда. Узенькие дорожки то удирают от главной аллейки в непроницаемую зеленоватую чащу, то врезываются полуостровами в воды пруда» [9].
Заметим, что М.М. Измайлов никак не мог быть знаком с содержанием дневников Льюиса Кэрролла, размещенных лишь через 100 лет опосля выхода путеводителя. Тем наиболее изумляет практически текстуальное совпадение их описаний парка на пути из Купеческой гавани к Верхнему Британскому пруду.
Как, вообщем, совпадает с ними и вот это описание Егунова из «Беспредметной молодости» — с горбами радуг над мостами у водоскатов, дачниками петергофской Большенный слободы, конкретно прилегавшей к Британскому парку, и купанием воинов, тех драгунов либо конных гренадеров, казармы гвардейских полков которых сначала ХХ века находились по обе стороны от все такого же оврага Британского парка. Купания, полностью обыденные для летнего времени, в купальнях на заливе либо в водоскатах Нижнего Британского пруда, под гребнем высочайшего старого берега:
ПРОГУЛКА ПЕРВАЯ.
За морем земля величавая,
а у пристани, где лодочка,
дачники, селедка, водочка,
что течет волной безликою
в семикратном разложеньи,
под радостным небосводом,
голубым, красноватым и зеленоватым.
Мост горбом неожиданных радуг
в воздухе высочайшем сладок,
но невиннее и проще
воинов купанье в роще.
Молвят на ты, на вы,
под прыгучим водоскатом,
в затенении листвы.
Им берез ароматный веник
дан природою без средств.
Преломляется крылатый
свет, плескаемый струей.
Окружились нимбом,
голубым, красноватым и зеленоватым,
зычно-чистые плевки
и летят, легки, легки.
Так, удовлетворенные по гортань,
фыркают, полощут гортань.
Вот фрагмент плана Петергофа 1909 года из юбилейного путеводителя М.М. Измайлова [10]. На нем в самом центре отлично различим овраг Нижнего Британского парка с Нижним прудом, бессчетными мостиками и аллейками. Справа от оврага — казармы конных гренадеров, полка, исторически сформированного из драгунской гвардии, чьи казармы находятся слева, на западной стороне от Британского парка. Вверху — причал Купеческой гавани в устье Петергофского ручья, а чуток ниже значком L обозначено здание кофейного дома «Бель-Вю» при морском вокзале.
2.
Перебегаем к сцене 2-ой — здесь к тексту поэмы добавить в особенности нечего: ведь нескончаемые облака над осинами и осы у расцветающих лип в равнине Петергофского ручья наблюдаются в летнюю пору и до сего времени. Как, вообщем, и ящерицы на сваях в опорах мостов, в прибрежных пусть невеликих, но горах. Крайних, правда, меньше — овраг совсем одичал, вся прилегающая к нему местность была полным образом изменена 2-ой мировой, а в самые крайние годы спланирована под огромную парковку для автобусов с туристами из Поднебесной империи, которых в самые крайние деньки нашего нынешнего мира (пишу эти строчки в самый разгар пандемии коронавируса) тоже уже нет.
СЦЕНА 2-я.
Малые и старенькые,
нескончаемые, как тины,
льются облака,
зыблются осины,
рокот журчит осиный
вкруг расцветающей липы.
ЛЕЙТЕНАНТ.
В горе, вижу, впадина,
идет душок.
Нагадили чада ль
иль нечто другое?
Похоже на падаль,
но лишь дугою.
О гадина, гадина.
ЯЩЕРИЦА.
Я, лапкой став на сваю,
по сторонам зеваю,
и слабая и липкая
Фото 3. Лебяжье. Опосля 1908 года. Фото семейства Бианки из альбома Егуновых, имена подписаны рукою Егунова: посиживают Валентин и Клара Бианки, их детки — Анатолий, Виталий и Лев
Как тенишевец, чьи естественнонаучные интересы поддерживались самими принципами обучения, и сосед семейства Бианки [11] по дачам в Лебяжьем (см. фото 3 из архива А.Н. Егунова с его же пометками — семейство Бианки на даче в Лебяжьем, опосля 1908 года), юный Егунов не мог не знать и не интересоваться наличием ящериц в овраге Петергофского ручья. Потому присутствие одной из их в поэме кажется практически естественным, даже невзирая на способность данной нам ящерицы гласить.
Дальше нас ожидает: ПРОГУЛКА ВТОРАЯ.
Этот воздух, он вчерашний,
и соленый и халатный,
и ведет откос прибрежный
не от печки, а от башни,
в ней отрада суждена,
никого тогда не нужно,
только бы был судьбою дан
чаю крепкого стакан
из граненого стекла.
Похоже, что прогулка 2-ая происходит на последующий денек опосля морской, и откос от дачи с башней, настолько обычной для взморья Большенный слободы (и спускающаяся с высочайшего берега дорожка к пристани, и башни над дачами здесь существовали к тому же до 2-ой мировой войны), ведет нас вспять, на пристань. В том же соленом приморском, что и вчера, воздухе — к пароходу либо ялику. Для возврата в Петербург либо морской прогулки.
Нужно сказать, что индивидуальностью морских путешествий по Маркизовой луже еще с того времени, когда пароход из Петербурга в Петергоф шел наиболее 2-ух часов, была обязательная подача чая пассажирам. При этом конкретно в граненом стакане. Уже упомянутый Александр Дюма-отец в газетных отчетах своим соотечественникам о путешествии по морю в Рф даже говорил почему. 1-ые чайные фарфоровые чашечки, согласно Дюма, были изготовлены в Кронштадте, и на их донышках были виды Кронштадта. И, когда экономии ради заварки в чашечку наливали меньше, чем нужно, пассажир мог укоризненно показать на дно чашечки со словами «Кронштадт виден». Тогда и родилась мысль подавать чай в граненых стаканах, на деньке которых ничего не было видно.
3.
Сейчас перед нами сцена 3-я, на песочном участке пляжа под склоном высочайшего берега, — с сестрами Плеядами, быть может, обитающими на даче Большенный слободы, и преследующим их Орионом, быть может, прибывшим к ним в гости. И участки песочного пляжа, и склон высочайшего старого берега Финского залива до сего времени есть на взморье у когда-то бывших здесь Купеческой гавани и Большенный слободы, от которых не осталось и следа. Полностью разумным представляется желание компании позагорать на песке перед возвращением на пароходе в город. Со склона у Купеческой гавани в ясную погоду и сейчас отлично виден «подлежащий Петербург», а упоминание о могилах тоже не кажется случайным — конкретно к западу вдоль побережья от пристани и купален при ней размещено Свято-Троицкое кладбище, старейшее в Петергофе.
Сцена 3-я
ПЛЕЯДЫ.
Ты со мною, я с тобою
мягкою, босоногий стопою
ходим страдательно по пляжу,
на песочке опосля ляжем.
ОРИОН.
Рыхловатые всюду могилы
нам согреты солнцем милым.
ПЛЕЯДЫ.
Ну, а в городке, там ночь (то есть темное время суток),
и ее не превозмочь.
ОРИОН.
Загораю я на склоне,
шлю приветы и поклоны
в подлежащий Петербург,
связанный из петель пург.
4.
Пятые день эти,
гуляю ль, сижу ль, сплю ль,
всё о Лизете, Лизете
сюсюкает июль.
Не так ли тогда в спектакле
всё это было дано —
и волосы из пакли,
и из воды вино.
Упоминание о театре, наиболее того — о летнем любительском спектакле, в особенности любопытно не только лишь поэтому, что Егунов был очевидно неравнодушен к этому жанру (что показывает, а именно, текст «По ту сторону Тулы»), да и поэтому, что конкретно любительский театр играл в конце XIX и начале XX века не самую небольшую роль во отношениях Кронштадта и Петергофа в дачный сезон.
Вот, к примеру, что писала газета «Кронштадтский вестник» в номере от 20 июля 1901 года: «В Древнем Петергофе, на даче Ивановых (Заячий пр. д. № 17), в воскресенье, 22-го июля, состоится деньком “Детский праздничек”, программка которого составлена весьма любопытно: будет шут и фокусник, и клоуны, и театр смешных карликов. В антрактах меж 2-мя отделениями представлений будут устроены на поляне детские игры на призы. Не считая того, будет демонстрироваться граммофон. Начало праздничка в 2 часа. Стоимость местам 50 и 30 коп. Вечерком состоится обыденный спектакль. Пойдет “Жених из Долгового отделения”, комедия Чернышева, и “Счастливый денек”, комедия Соловьева».
Предыстория этого и огромного количества остальных похожих театральных объявлений в кронштадтских газетах такая. В 1880-х годах Прасковья Федоровна Морина из рода узнаваемых мастеров Императорской гранильной фабрики заполучила участок под № 17 по Заячьему проспекту в Заячьем Ремизе, дачном месте Петергофа. Прасковья Федоровна была замужем за Василием Андреевичем Ивановым, бывшим в то время начальником санкт-петербургской сыскной правоохранительных органов.
В семье было трое отпрыской: Павел, офицер морского флота, служивший в Кронштадте, Александр, преподававший в кронштадтской женской гимназии, и Леонид, бюрократ Министерства внутренних дел.
И вот на данной нам маленькой даче силами младшего поколения Ивановых в 1888 году появился узнаваемый не только лишь в Петергофе любительский театр, просуществовавший с 1888 по 1913 год. В пору собственного расцвета, пришедшегося на 1-ое десятилетие ХХ века, театр вмещал до 300 человек, но нередко зрителей было больше. Как пишет В.А. Гущин в собственной книжке: «О популярности петергофского дачного театра докладывали газеты: “В Древнем Петергофе, в так именуемом Заячьем Ремизе, на даче В.А. Иванова… в прошедший сезон, к примеру, число гостей доходило до 500 человек, и меж ними было много кронштадцев и ораниенбаумцев…”» [12].
Полностью возможно присутствие юного Егунова с братом и(либо) родителями на каких-то спектаклях театра в Заячьем Ремизе — быть может, детских воскресниках либо одном из тех летних представлений, где «о Лизете, Лизете сюсюкает июль» и где были «волосы из пакли и из воды вино».
5.
Театр на даче у Ивановых отдал свое крайнее представление в летнюю пору 1913 года. К концу последующего дачного сезона грянула война.
Радио
Мір в себя, мір в себя
попадает осколками,
про себя ведь никто, ах, никто
не понимает, как он мучается.
Прощай.
….
Сады грустные, пустыня молодых лет,
не ваши ли причуды воплощали
далёких государств чужие времена,
когда нас плавненько, на рессорах, гнало
скопленье чаяний и сна?
И опосля дали, опосля шири
вдруг очутиться в этом мире!
Невесел куб, грустна пирамида,
обуздан конус неземного вида,
под стать задумчивым деревьям мерно
подстрижена и всякая печаль,
и бронзой брошено у верного фонтана
в отчаянии изваянье стана.
Так к прошлому печалью ты приближен:
к дворцу — ряд хижин.
К произнесенному в поэме можно добавить только то, что Британский парк был одним из первых в Рф образцов парков {романтических}, пейзажных и что постоянный парк Верхнего сада с его стрижеными боскетами, шпалерами и бронзовым фонтаном барочных времен с началом ужасных событий конца 1917 года стал окраиной поля битвы меж жителями хижин и обладателями дворцов.
ПРОГУЛКА ШЕСТАЯ
Сделалось некуда стремиться,
и запароходный след,
винтообразная Гальциона,
водянистым гладится местом.
Свежесть, больше ничего,
проплывает, как морщина,
по наследной душе.
И здесь я умолкаю — о метафоре Гальционы смотрите у Жору Иванова [13] и вот тут, у Александра Жолковского.
Хотя Егунов, естественно, вспоминает здесь Константина Батюшкова, который вспоминает тень друга, памятуя, как Секст Проперций вспоминал тень Цинтии:
Я сберегал покидал туманный Альбиона;
Чудилось, он в волнах свинцовых тонул,
За кораблем вилася Гальциона,
И тихий голос ее певцов увеселял.
Вечерний ветр, валов плесканье,
Одинаковый шум и трепет парусов,
И кормчего на палубе взыванье
Ко охране, дремлющей под говором валов, —
Все сладкую задумчивость питало.
Как очарованный, у мачты я стоял
И через туман и ночи покрывало
Светила Севера разлюбезного находил…
………………………………………………
Июнь 1814 г.
6.
Крайний акт «Беспредметной молодости», естественно же, потрясает. Приведем его стопроцентно:
Но где же акт крайний, 5-ый?
Только парк кругом, осколки статуй,
а то, что заросли аллейки,
делает парк ещё милее.
Пойдём, пройдёмся, там безлюдно.
Как тяжело жить, и всё ж как дивно
Сквозит приветливая темнота,
в деревьях сок снутри ствола
течёт, не думая о небе.
Он соли горьковатые земли
до самой кроны подымает,
и горечь в воздухе играет
и просится к для тебя в окно.
О как в нём всё отражено!
Оно, закатом быв озарено,
настолько обольстительно блистает,
что в город городок кидает,
и невещественный поток
вновь сердечко бедное увлёк.
Пронизан город мне родной
мечтой невообразимой одной,
иному, может, противной,
но пламенеющей, закатной.
Оно — что, сердечко иль окно?
Не всё ль равно?
Оно светло; светло стекает
и никого не упрекает:
что созодать, такая природа,
это существенность, не мода,
если угодно, это Рок.
Да, разыгрался ветерок,
заполнились движеньем травки,
склоняясь на лево либо на право,
но ветр бессилен: от земли
неотторжимы их скитанья,
прощанья нет, только до свиданья.
И в чаяньи осуществленья
прозрачно и каплеобразно,
будто бы из ангелов вино,
светло мне падают на дно
ещё не бывшие созданья,
невольно с небом заодно.
Но дождик проходит стороною,
ясное небо нужно мною,
оно синеет ненапрасно:
и миновенье, и виденье,
и самый воздух — всё отлично,
всё как залог различный,
что будет, будет совпаденье,
ненамеренное воплощенье
слов вроде я и ты, и т ы.
Как много сделалось высоты!
Солнце бьёт лучом косым,
этот от земли отрыв
вечностранникам обычным,
внутренне постоянно босоногим,
и не страшен, и не нов,
и не нужен, и не важен,
но зато очень украшен,
как поток опытных снов,
заблудившихся средь слов,
смысл которых не погашен.
С л о в и с н о в даёт слонов
появленье посреди пашен.
О куда с тобой зашли мы,
в край чужой, на край земли
всё становится вдалеке,
даже собственное сердечко
либо прежняя душа.
Окружились нимбом,
переливчато-весёлым,
и летят, легки, легки
из сердец и душ клубки.
На самом деле, это описание финишного деяния, детализированное и натуралистическое, героя и его героини — описание метемпсихоза, переселения душ, в парке у берега моря, на низком петергофском закате [14], рядом со старенькым кладбищем; выражение отчаянной надежды выжить в другом мире, так как в этом мире предметов молодости создателя уже не осталось.
Вот фото А.Н. Егунова 1931 года — в том самом новеньком мире, в каком ему пришлось выживать.
Фото 4. Петергоф. 1931. Андрей Егунов с тещей брата, Александра Егунова, Ольгой Иосифовной Свитальской (мать Ксюши Свитальской)
Создатель выражает глубокую благодарность Кристине Константиновой за предоставленные архивные фото, Дмитрию Бреслеру за постановку вопросца о том, почему герой «На той стороне Тулы» именует себя коренным петергофцем, и Алексею Дмитренко за дружественную и высокопрофессиональную редактуру и поддержку.
Приложение
Фото ящерицы (вида Zootoca vivipara), изготовленная создателем истинной статьи на Сампсониевском водоводе 31 мая 2016 года
[1] Текст поэмы цитируем по: А. Николев [А.Н. Егунов]. Собрание произведений / Под ред. Г. Морева и В. Сомсикова. — Wien: 1993. Так как редакция 1933–1936 годов хронологически наиболее поздняя, практически все цитаты взяты из нее. Исключения — сцена Ориона с Плеядами на песке у берега, которой в очевидном виде нет во 2-ой редакции, и сцена с ящерицей, которая во 2-ой редакции несусветно разрослась.
[2] Еще в 1915 году пристани местных пароходных линий были и у Дворцового моста, и у Летнего сада. См.: Планъ г. Петрограда, составленный по изданiю СПб. Городской Управы и другимъ изданiямъ Л.Ф. Юнгъ. Съ приложенiемъ алфавитнаго указателя улицъ, маршрута трамваевъ и др. свѣдѣнiй. — СПб.: Изданiе Книжнаго склада А.И. Загряжскаго, 1915.
[3] «ЕГУНОВ Николай Андреевич, р. 1862. В службе с 1883, офицером с 1888. Подполковник по адмиралтейству. Генерал-майор (произведен опосля 25 окт. 1917). В эмиграции в Китае… Погиб 18 октября 1924 года и похоронен на Российском кладбище в Нагасаки… Рядом с ним похоронена его дочь Анна Николаевна, погибшая в возрасте 18-ти лет 15 февраля 1923 года. Служил в Ашхабаде, где родился А.Н. (служил командиром Лилишского отряда 3-го отдела Томашевской бригады Отдельного корпуса пограничной охраны); с 20 октября 1903 г. в чине ротмистра переведен в Кронштадт, в Морское ведомство с зачислением по адмиралтейству… Действия февраля 1917 года повстречал в статусе заведующего хозяйственной частью артиллерии Приморского фронта Морской крепости Правителя Петра Величавого; с лета — возглавлял хозяйственную часть Воздушной дивизии Балтийского моря. В 1918–1919 г. был в Омске, в войсках Колчака, где был начальником Морского хозяйственного управления Морского министерства. Опосля разгрома белоснежных войск — в эмиграции в Китае, а опосля в Стране восходящего солнца». Как пишет создатель цитируемой тут сетевой публикации: «Тяжело не увидеть тут загадочного параллелизма с судьбой К.К. Вагинова, близкого компаньона Егунова: его отец был жандармский полковник». Отсюда: <Соболев А.Л.> К биографии А.Н. Егунова (одноклассники). Начало.
[4] См.: Даниил Хармс очами современников. Мемуары. Дневники. Письма / Под ред. A. Дмитренко и В. Сажина. — СПб.: 2019. С. 198–199.
[5] В.А. Гущин. История Петергофа и его обитателей. Кн. II: Старенькый Петергоф. — СПб.: 2004. С. 193.
[6] В.А. Гущин. История Петергофа и его обитателей. Кн. II: Старенькый Петергоф. С. 202.
[7] Н. Демурова. Льюис Кэрролл. — М.: 2013 (серия «Жизнь восхитительных людей»).
[8] Арчибальд Мерилиз (1797–1877), один из основоположников в Санкт-Петербурге торгового дома «Мюр и Измеряли́з», существовавшего в Рф с 1857 по 1918 год.
[9] М.И. [М.М. Измайлов]. Путеводитель по Петергофу. К 200-летию Петергофа. — СПб.: 1909. С. 194.
[10] М.И. [М.М. Измайлов]. Путеводитель по Петергофу. Приложение: план Петергофа.
[11] О семействе Бианки, давшем миру не одно поколение биологов, также писателя Виталия Бианки, см., к примеру, тут.
[12] В.А. Гущин. История Петергофа и его обитателей. Кн. II: Старенькый Петергоф. — СПб.: 2004. С. 424–426.
[13] Над морем северным прохладный запад угасал,
Хоть снасти далекие еще пылали красноватым.
Уже звучал прибой и гальционы голос
Порывом озари прохладным и страшным.
В большущее окно с расчудесной высоты
Я море следил. В шикарном увяданьи,
В гармонии валов жило и пело ты,
Безумца Тернера тревожное созданье.
В тумане грозовом дышалось тяжело…
Вдруг слава лунная, пробившись, осенила
Фигуру рыбака, и парус, и весло,
И яростью стихий раздутое ветрило!
(1914–1922)
Г. Иванов. Избранная поэзия. — Париж: 1987. С. 54.
[14] Маленький петергофский закат, свойственное следствие географического расположения и топографии Петергофа, составляет особенный мотив «петергофского текста» российской литературы, о котором можно гласить как о части либо главе «петербургского». В том либо ином виде конкретно таковой закат не один раз упоминается в мемуарных и художественных текстах Александра Бенуа, Жору Иванова, Константина Вагинова и самого А.Н. Егунова и даже отыскал свое отражение в известном стихотворении Р.М. Рильке «О фонтанах», навеянном и посвященном поездке крайнего в Петергоф в летнюю пору 1900 года. О «петергофском тексте» см. нашу статью: И. Хадиков, А. Дмитренко. Вдоль линий Вагенгейма, либо Петергофский травелог Вагинова. Заметки на полях «Козлиной песни» // К. Вагинов. Козлиная песнь. — СПб.: 2019. С. 383–417.
Приглянулся материал? Помоги веб-сайту!
Подписывайтесь на наши обновления
Еженедельная рассылка COLTA.RU о самом увлекательном за 7 дней
Лента наших текущих обновлений в Yandex.Дзен
RSS-поток новостей COLTA.RU
Источник: