Выгода отдельно взятого гражданина, интересы особи варьируются в бесконечном спектре по обстоятельствам – и в корне отличаются от цивилизационной необходимости, имеющей строго определённую конфигурацию и формат. Цивилизационная необходимость – это не то, что свершается с необходимостью, подобно восходу солнца или борьбе классов в работах Маркса. Цивилизационная необходимость не имеет характера фатальной неизбежности. Имеется в виду – она описывает набор, необходимый для поддержания цивилизации. Если люди не хотят поддерживать цивилизацию, то и в цивилизационной необходимости (обязательном минимуме поддерживающих усилий) не нуждаются.
Например, «свободолюбивые» навозные мухи не испытывают никакой потребности строить сложную архитектуру сот, которой одержимы «тоталитарные» пчёлы. Имеется набор средств, необходимый для строительства сот – но не всегда существует необходимость строить соты.
Фундаментальная и метафизическая угроза растления человека либерализмом заключается в полном уравнивании цивилизации и интересов биологической особи. Никакой отдельной от текущих интересов особей человеческого вида цивилизации либералы не видят. Что чревато падением (и быстрее, чем они думают) в дикую первобытность.
+++
Проблема свободы заключается в том, что всеобщая несвобода означает на практике торжество наиболее крупных социальных хищников. Этому препятствуют в цивилизации некоторые формы подавления и тоталитарных (уравнивающих) практик, ломающих амбиции особи под «общую гребёнку».
Что мы имеем в реальной жизни?
— Либо ваше поведение управляется не вами – но тогда это несвобода, и даже тоталитаризм.
— Либо ваше поведение управляется вами самими, без оглядки на внешний центр силы – но что тогда помешает вашему разбою и жестокости?
Допустим, в ситуации несвободы Вы делаете не то, что вам хочется, а то, что вам предписано. Но ведь для того, чтобы вы реально поступали вопреки собственным желаниям – мало просто предписать! Нужен ведь серьёзный карательный механизм за ослушание, иначе все предписания превращаются в птичий щебет за окном, как речи Горбачёва в последний год СССР, когда его уже просто никто не слушал.
Этот карательный механизм (а не само предписание) – предотвращает террор между вами и теми, кто вам не нравится. Законы можно написать какие угодно, и вопрос не в том, каковы законы, а в том, чтобы они имели силу действия!
Грозить пальцем хулигану – верный путь огрести от этого хулигана тумаков или, если повезёт – просто быть проигнорированным. Вы должны стать сильнее хулигана и готовы применить к нему своё превосходство сил, иначе уже хулиган, а не вы, становится властью.
Именно поэтому мы и говорим о бумажном фетишизме демократов и либералов, об их наивной и нелепой вере (у некоторых – искренней) в бумажные предписания, не сопровождаемые террором. Мол, достаточно придумать хорошие законы – и дело в шляпе!
Но весь вопрос – почему, по какой причине хорошие пожелания обретают вдруг силу закона? Кто и зачем будет их выполнять? Это же не просто так: ты пришёл, сказал, все согласились и расступились перед тобой… Почему они перед тобой станут расступаться?
Простейшая формулировка рационализации жизни – добавить хорошего и убавить плохое. Казалось бы, кто станет спорить?! Против всего плохого и за всё хорошее…
Но такая формулировка требует усреднённо-абстрактного человека, глубоко сидящей в сознании идеи о равенстве прав и возможностей людей, о том, что ты не лучше другого человека. Для того, чтобы убрать всё плохое из жизни общества – нужно перестать делить членов общества на «своих» и «чужих». А это очень трудно. Может быть, труднее всего на свете.
Что такое «добавить хорошего»? Взять всех жителей страны и каждому выдать килограмм пшёнки. Каждому! А почему килограмм? А потому что два не получается. Пшёнки не хватает.
Теперь следите за мыслью: если я тому, чужому, неприятному человеку вообще не дам пшёнки – то своему родному, любимому смогу дать два кг. Логично? А если я двум чужакам пшёнки не дам – то уже 3 кг. И чем больше я обделяю чужих, далёких – тем больше у меня фонд поощрения своих, любимых…
И очевидная, бесспорная формула рационализации жизни – «за всё хорошее, против всего плохого» — ломается. Потому что для увеличения хорошего в жизни одного – надо ухудшать жизнь другого. Если я повышаю права и возможности рабов – я автоматически снижаю права и возможности рабовладельца. А рабовладельцу такое понравится? Как вы думаете? Ему понравится, что он теперь вместо тонны пшёнки или риса, или стерлингов наравне со всеми получает фунт?
Отстаивая принцип рационализации жизни (сделать то, что нужно, убрать то, что мешает) – я вынужден буду применять террор против тех, кому невыгодна рационализация жизни. Всякое усреднение (равноправие, равные возможности, равенство) – выгодно тому, кто живёт ниже среднего, и невыгодно тому, кто живёт выше среднего. А тому, кто живёт аккурат на средней линии (таких немного, но они есть) – усреднение безразлично. Оно у них ничего не отбирает, но ничего и не даёт: они и так имели средний уровень…
Если же мы просто начнём болтать о равноправии, единстве, равенстве всех перед законом «не взирая на лица» — то, конечно, пустыми речами не сдвинем дело ни на миллиметр. О справедливости и рациональности жизни можно болтать годами, как показывает опыт западных «демократий» — даже столетиями. Щебечут же птицы из весны в весну тысячи лет – и некоторым даже нравится слушать их щебет…
В области законодательной не декларация сталкивается с декларацией, не идея с идеей. Здесь воля сталкивается с волей, сила с силой. Здесь важнее не кто правее (убедительнее, образованнее) а кто сильнее.
Хоть равенство и неравенство, справедливость и несправедливость очень различны – но обеспечение у них совершенно идентичное: сила и террор. Марксисты и анархисты справедливо указывали, что нельзя без террора и насилия удержать неравенство в чью-то пользу. Угнетатель без револьвера и дубинки, без своей банды – превращается в «терпилу» с телесными повреждениями той или иной тяжести. И потому те, кто живут во дворцах, должны – хочется им или не хочется – постоянно терроризировать тех, кто во дворцах не живёт. Иначе владельцев просто выселят из дворцов: когда приходит солдат с маузером, трясти перед ним брошюркой конституции совершенно бесполезно…
Но и марксисты, и особенно анархисты упускали из виду тот факт, что равенство точно так же нуждается в обеспечительном насилии, как и неравенство. Нельзя один раз всем раздать прав и имущества поровну, и думать, что все с этим безвольно смирятся. Равенство – лишь одна из комбинаций распределения, а любая форма распределения есть продукт насилия и запугивания. Никто не станет ждать, пока ему что-то дать соизволят – если может пойти и сам взять.
Это и показывает нам всё безумие бумажного фетишизма в теориях либерализма и демократии. Права на магазин с товарами заключены в «магазине» стрелкового оружия. Бумага – лишь подобие «карточки-заместителя», которую дают полицейскому, сдавшему табельное оружие на хранение по месту работы. Это касается как бумаг на владение собственностью, так и денежных знаков. Чтобы вы не таскали везде с собой револьвер – вам дали «карточку-заместитель» револьвера. По которой вы, когда будет нужно, заберёте своё оружие из сейфа…
+++
Если люди не понимают, что любая форма распределения (как справедливого так и несправедливого) – есть лишь тень и отражение баланса вооружённых сил, тогда власть, впав в маразм прекраснодушного бумаготворчества, самоликвидируется.
То насилие, которое она прежде держала в своих руках – переходит на другие уровни распоряжения. Если человек управляет сам собой, без оглядки на «тоталитарное государство» — он ведь не только сам для себя решает, куда ему идти. Он ещё и сам для себя решает – кому дать в морду, кого обобрать, кого утюгом прижечь и т.п. А когда формальная власть, видя, что он распоясался, пытается призвать его к порядку – он спрашивает: чем докажешь своё право командовать мной? Мол, много вас тут таких, желающих порулить… Мне что, на окрик каждого кого попало оборачиваться?!
— Или ты меня расстреливаешь, дорогая власть, или я сам расстреливаю, кого захочу!
Если что-то ценное плохо охраняется – то вступает в свои права «захватное право». Если власть плохо охраняет себя – то скоро в её ведении остаются только помойки и пустыри. Не говоря о том, что её могут просто выгнать взашей… Но, допустим, поимеют уважение к её пусть смешной, но законности, и не выгонят совсем уж… И что?
Вот вы приходите арестовать бандита. Приходите с 15 вооружёнными полицейскими. А у него – 30 вооружённых охранников. И кто кого арестует, спрашиваю я вас? Сильно волнует его банду то, что конституция на вашей стороне? В конце концов, если уж на то пошло, конституцию всегда можно изменить или истолковать в свою пользу…
В том-то вся и штука, что власть не может быть формальной. Она или полнокровная, сильнее и страшнее всех – или никакая. Или она может в любой момент любого посадить, расстрелять, отобрать имущество – или на неё плюют и харкают. Если она ни посадить меня не в силах, ни имущество конфисковать – как она будет на меня влиять? Чем? Я что хочу, то и ворочу – раз у меня иммунитет…
Понимая это, мы понимаем и историю: сотню, наверное, раз, или больше всё начиналось с прекраснодушной говорильни о свободе и демократии, равенстве и правах… Но заканчивалось ВСЕГДА криминальным террором и торжеством самого грубого насилия-шантажиста. Интересно, если вы историк, смотреть, как это правило действует в разные эпохи, у разных, таких непохожих, народов… Оно действует и там, где букли с камзолами, и там, где пиджаки со шляпами… Его не волнует мода века сего: власть бывает или мощной, или свергнутой.
Или вы отстаиваете СВОЮ волю – или подчиняетесь ЧУЖОЙ. Первые коммунисты прекрасно это понимали – потому могли одолеть и Колчака и Гитлера. Заболтавшиеся и размечтавшиеся о цветочной разлюли-малине всеобщего взаимопонимания коммунисты 80-х – исчезли, растворились в историческом небытии. Они не умели отстаивать свою волю – и послушно прогнулись под чужую. И тут нет никаких исторических закономерностей, ни по Марксу, ни по другим теоретикам, кроме одной: сила солому ломит. Если криминал сильнее – то он берёт власть.
Ему, криминалу, безразлично, прогресс или регресс он собой означает в глазах теоретиков: он может – и потому делает. Возможность – единственная для него причина действия. Скажу как историк: самые худшие формы дегенеративной деспотии возникают именно по итогам нетрезвого и полоумного «праздника прав и свобод». Можно даже сказать, что большой террор – неизбежное похмелье прямой демократии.
Если власть трезва, сурова, и не слишком распускает вожжи народного беснования – то она может прийти к какой-то минимальной достаточности насилия, к упорядочиванию и смягчённым формам институционального террора.
Привычка масс подчиняться привычному для них порядку – может отчасти заменять насилие и террор. Но ведь эту привычку нужно выработать, а выработав – поддерживать. А если солдат в пьяном виде вчера собственного генерала поднял на штыке – разве будет он слушать чьих-то приказов сегодня? Только если его очень сильно напугать…
Привычка жить определённым образом и самостоятельно поддерживать давно сложившийся, въевшийся в плоть и кровь порядок – может заменять насилие, но не в силах совсем его отменить. В условиях цивилизации человек берёт то, что ему положено. Отсюда и представление о революции – как восстановлении положенного, если его незаконно отбирают.
Но в условиях зоологической свободы (несовместимой с цивилизацией) – человеку ничего не положено извне, у него нет никаких прав, кроме тех, которые он сам себе отберёт. Никаких ограничений в захвате, ни сверху, ни снизу, он не видит. Он не понимает, что нужно себя ограничивать в алчности или что-то оставить обобранному.
Там, где нет ограничений в обогащении и обнищании – нет и закона. Там, где нет самоограничений – нет места морали и совести.
И там, где торжествуют хищники, присвоившие себе полноту «свободы» — нет места сложным и развитым формам цивилизации.
*Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: «Свидетели Иеговы», Национал-Большевистская партия, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ, ДАИШ), «Джабхат Фатх аш-Шам», «Джабхат ан-Нусра», «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Тризуб им. Степана Бандеры», «Организация украинских националистов» (ОУН)
Источник: